«Мне повезло встретить единомышленника, ставшего моим партнером,- Игоря Метелицына». Феликс Комаров, президент «Russian World Gallery» (Нью-Йорк) и «Роллс-Ройс Москва».                                           

                                                             Ж-л «Империал», № 1,1996.  

«…Хочется строить в России. Для этого созданы Фонд Эрнста Неизвестного и корпорация «Ernst Neizvestny & IM Inc.», в которых все организационные и финансовые вопросы я доверил Игорю Метелицыну…»                            

                                                           Эрнст Неизвестный.

                                                         Ж-л «Домовой» № 4,1994.

            Александр Сергеевич (Пушкин, я имею в виду) как-то заметил, что умный человек это тот, кто с первой минуты определяет, что за человек перед ним стоит. Если это так, то мне ужасно повезло: Все мои жены прекрасно разбирались в людях. Например, первая, увидев Фридриха Незнанского, сказала: «Чтоб ноги его не было на нашем пороге!». А вторая, увидев Андрея Караулова, выразилась еще категоричней. А я им не поверил и напоролся. Или, точнее, вступил. Зато с тех пор эта женская интуиция (или все-таки ум?) определяет круг моих друзей. Однако писать о них куда сложней, чем о людях посторонних. А в случае с Игорем Метелицыным это еще затруднительней – ну как описать словами то, что в обиходе называется «яркая личность»?

            Приходится прибегать к сухим фактам, Вот лишь несколько.

            В 1992-м году никому не известный 42-летний эмигрант с дипломом советского специалиста по бетону звонит в Нью-Йорке всемирно известному скульптору Эрнсту Неизвестному и чуть ли  не после первой же встречи со знаменитостью становится не только его партнером (IM в корпорации «Ernst Neizvestny & IM Inc.» - это инициалы Игоря Метелицына), но и инициатором нескольких творческих проектов и свершений Мастера. В том числе памятника «Золотое дитя» к двухсотлетию Одессы, который стоит сегодня на морском вокзале и про который тот же Неизвестный сказал: «Это очень быстро удалось – за год начато и кончено». А Феликс Комаров открыто признает, что ему повезло встретить Метелицына, с которым он занялся возрождением традиций российского авторского ювелирного искусства, причем настолько всерьез, что это стало теперь главным делом его жизни. Ну и, наконец, сам Михаил Шемякин удостоверяет собственноручной надписью на каталоге своих ювелирных работ, выставленных не где-нибудь, а в Эрмитаже и Третьяковке, что этот ювелирный проект Игоря Метелицына уже вошел в Историю…

            Право, если моя жена утвердила Игоря в качестве близкого друга, то мне остается признать, что ее интуиция (или все-таки ум? Господи, как трудно с этим смириться!) не уступают (в этой области) интуиция Неизвестного, Хамдамова, Тюльпанова, Купера и других звезд, с которыми дружит и работает бывший специалист по морозостойким бетонам.

            Но все-таки, в чем секрет этого человека? Как ему удается войти к Неизвестному, к мэру Одессы Эдуарду Гурвицу, к президенту Калмыкии Илюмжинову, к Шемякину, к Феликсу Комарову, к Хамдамову, к президенту «Межкомбанка» Сергею Овсянникову, к Тюльпанову наконец, и уже через час-полтора сделать их своими друзьями, партнерами в его, Метелицына, художественно-изобразительных бизнес проектах стоимостью в несколько стоимостью несколько сот тысяч долларов?

            «Я позвонил Неизвестному и представился специалистом по литым и морозостойким бетонам, а он, в то время как раз приступал к проекту  создания памятников жертвам сталинизма в «треугольнике страданий» - в Магадане, Воркуте и Екатеринбурге. Я не врал, я в действительности проработал шесть лет в Сибири, защитил кандидатскую по литым бетонам высокой морозостойкости и создал лабораторию по бетонам при Одесском инженерно-строительном институте. И по приезде в Нью-Йорк довольно легко нашел работу по профессии – инженером и экспертом по бетону в строительном управлении Ситихолла, то есть при мэре Нью-Йорка. Это высокооплачиваемая должность, под моим руководством работало восемь американских инженеров. И жена тоже, что называется, пошла: сдала экзамены в докторскую резидентуру, стала работать в больнице. То есть, мы свои сто тысяч в год имели спокойно. Но меня всю жизнь тянуло к искусству – не творить, конечно, но знать его историю, читать хорошие стихи, прозу… Короче, я пришел к Эрнсту – тогда для меня это было все равно, что прийти если не к самому Богу Искусства, то к его наместнику на земле. Но даже Истинный и Единый Творец Всего не смог ничего монументального сотворить в Заполярье, потому, наверное, что у него под рукой не было экспертов по морозостойким материалам. И посему почти все Заполярье – плоское. А Неизвестный приступил к своим заполярным проектам и его занимала проблема экспертных оценок инженерных решений, которые он получил от российских заказчиков и исполнителей его работ. Он, конечно, мне на слово не поверил и полетел с моими выкладками в Россию, а когда вернулся оттуда, то уже сам предложил мне сотрудничество. А я в это время как раз летал домой, в Одессу, зашел к Гурвицу, и сказал ему, что неплохо бы поставить памятник двухсотлетию Одессы в исполнении Неизвестного, и так это закрутилось. А потом я случайно в самолете познакомился с помощником Илюмжинова, и мы с Эрнстом слетали в Элисту,- так возник проект памятника жертвам геноцида калмыцкого народа и еще несколько проектов, под которые мы создали Фонд Эрнста Неизвестного в России и нашу американскую корпорацию «Эрнст Неизвестный и ИМ Инкорпорэйтед». И передо мной стал вопрос "или-или" - или «железобетонная» работа в городском управлении Нью-Йорка, или эти рискованные художественные проекты без всякой гарантированной зарплаты. Я ушел с работы, и мы прекрасно проработали два года. Я его обожал, это воистину Характер, монументалист и художник с большой буквы. Я все думал, что бы такое для него выдумать? И придумал ювелирку Неизвестного – то есть, перевести его гигантские, безумно трудно исполнимые монументальные идеи в мини-формат, доступный в общем даже не очень богатому коллекционеру или вообще обывателю. Не то, чтобы я изобрел авторскую ювелирку российских художников, - эта идея уже носилась в воздухе. Скажем, Юрий Купер еще за пару лет до нас создал в Париже свою ювелирную коллекцию, которую у него тут же купила Катрин Денев, семья Вертинских и еще несколько знаменитостей. Но это был единичный опыт, вся коллекция была выполнена в количестве восьми экземпляров. А мы придумали «Сердце Христа» - ювелирную коллекцию из пяти предметов на тему Распятия, которое Неизвестный сделал для одного польского монастыря и для папы римского. Сегодня это уже классическая вещь, она разошлась по миру, и скоро весь тираж станет раритетом. Но потом в жизнь и дела Эрнста вошла Женщина, и мы расстались, а я встретил Комарова и мы стали работать с Шемякиным…»

            Я слушаю Игоря – его можно слушать часами – и понимаю, что вся эта легкость (« я пришел к Шемякину», «я случайно познакомился с помощником Илюмжинова», «я позвонил Неизвестному», «я встретил Комарова») далеко не случайна. Ведь он и меня зацепил «случайно» - просто подсел ко мне в «Русском самоваре», куда я зашел на десять минут выпить чашку кофе. И – заговорил до конца вечера. Но почему? Почему такие затворники, как Неизвестный, Шемякин, Хамдамов, Плавинский (да и ваш покорный слуга), открывают ему двери своих мастерских? Разве нет среди его достоинств таких, которые переходят в недостатки? Да есть, конечно! Я могу их назвать при случае, чтоб мой очерк не получился приторным. Но дело не в них. Главное, почему люди открывают ему двери и души – он никогда не жалеет сил на то, чтобы вам было с ним интересно. Мы, так называемые авторы, на самом деле – вампиры: мы путешествуем, ходим, слушаем, смотрим, а порой даже и любим с тайной целью впитать, вобрать в себя нечто самое интересное, новое, странное, чтобы исказить это нечто на свой манер, усовершенствовать или ухудшить, отполировать или вообще перевоплотить в что-то иное и – вернуть в мир. И врал Гете, когда говорил: «Мне никто не нужен!» Еще как нужен! Однако ездить, ходить, подсматривать – это работа. А тут прямо  вам в мастерскую, домой влетает широко эрудированный, легкий  и красивый человек и говорит: «Послушай, это как раз то, что тебе нужно. Ко мне приехали из России родители. По-английски, конечно, ни в зуб ногой, я их научил одной фразе: « Ай дон’т спик  инглиш». И вот, мама пошла в магазин купить что-то на обед. Показала продавцу на курицу, уплатила,  он завернул ей эту курицу, подает и говорит: «Сенк ю». Она от такой вежливости совершенно обалдела и долго думала, что бы такое английское сказать в ответ. И сказала, наконец: «Экскьюз ми!». Отец в это время сидит дома, раздается телефонный звонок. Он берет трубку, а там кто-то долго вещает что-то по-английски. Папа слушает и напряженно вспоминает, чему я его обучил, а потом говорит в трубку «НОУ СМОКИНГ!» Да что я тебе рассказываю? При мне было: в ХИАС приходит новый эмигрант, ему в отделе трудоустройства говорят: «Садитесь. Как вас зовут?» А он в ответ: «Ноу! Ай кам ту Америка, ай вонт спик инглиш!» Ему говори заведующая: «О’кей. Инглиш. Уот из йор профешн?» Он отвечает: «Май профешн? Ай эм профешинал факир». То есть, с ударением на первом слоге. Ну, та чуть со стула не падает, спрашивает: «Как вы сказали?». Тогда он старается произнести это еще больше на английский лад  и говорит еще громче и четче: «Ай – эм – профешинал – факер!» Тут она вскакивает, говорит: «Я лучше позову переводчика». А он: «Но! Но! Ду нот гоу! Ай шоу ю май профешн райт нау!» (В английском языке нет слова «факир», а fucker – английский синоним русского «ебарь». А теперь перечитайте текст глазами американки…)

            «Между прочим, - продолжает Метелицын, - я хочу тебе рассказать одну новую идею. Понимаешь, в России уже полно богатых людей. Как они сделали свои деньги, это отдельный вопрос, хотя, ты знаешь не хуже меня: сегодня чтобы сделать какие-то деньги в России, нужен не только талант и профессия, нужно еще иметь «гатс», смелость их делать. А они не только делают деньги и отгоняют их сюда, нет, - многие строят на эти деньги роскошные дома и квартиры в России, они устраиваются и обстраиваются там надолго, навсегда. Помнишь, было такое кино «Смелые люди» Герасимова? Так вот это – новые «смелые люди». Но, что они вешают на свои стены, которые стоят «лимон» или даже два? Они покупают за двести долларов любую ерунду, вставляют в раму стоимостью еще тридцатку и вешают на стену. Но это все равно, что одеть костюм от Армани, а туфли фабрики «Скороход»! А они этого не понимают. «Роллекс» на руку – это да! Галстук от Бежана за триста долларов – обязательно. Проиграть в казино пять тысяч – с удовольствием. А купить картину Хамдамова или Купера за тридцать тысяч – до этого они еще не дошли. Но я придумал, как хотя бы      начать давать им образование в этой области. Шелкография, сериграфия лучших российских художников! Лучшие работы суперзвезд по доступной цене в три-пять тысяч долларов. В Лос-Анжелесе есть фирма, которой пользуется Шемякин – потрясающие мастера шелкографии, лучшие в мире, выполняют заказы испанских и японских музеев, работают с первыми художниками мира и делают работы, которые превосходят по качеству сами оригиналы. Нет, я не вру, - я тебя познакомлю с хозяином, и ты сам увидишь: они вовлекают художника в процесс цветовоспроизводства оригинала, и художник, конечно, начинает подправлять самого себя и улучшать – ведь настоящие художники без этого не могут! А там 75-100 цветовых слоев или, если хочешь, срезов краски, - они как бы сканируют картину, а потом вручную наносят каждый оттенок краски на отдельную пленку. И каждый холст проходит через станок 75 раз, - представляешь какое качество и какую рельефность они получают! Короче, я с ними договорился на выпуск не одной серии, а коллекции сериграфий лучших российских художников – Шемякин, Хамдамов, Купер, Плавинский и все остальные, с которыми у моей «Зимней галереи» уже есть контакты. Осталась ерунда – найти двести-триста тысяч долларов для старта и начать этот проект…»

            И хотите верьте, хотите нет – Эдуард Тополь прерывает работу над новой книгой, садится с Метелицыным в самолет и летит в Сан-Франциско к персонажу своего недавнего очерка «А был ли Брайнин?», президенту финансовой корпорации Intercapital Trust Limited Феликсу Брайнину – тому самому, который в марте 1996 привез в ельцынский штаб команду американских экспертов по проведению избирательных компаний. И после двухчасовой беседы с Игорем этот Брайнин говорит мне: «Знаете, Эдуард, я ничего в этом не понимаю, но почему-то я ему верю и дам деньги на этот проект…»