Так вот, о ясности. Между художником и приобретателем результатов художественного труда стоит персонаж. Некоторые называют его «галеристом», другие «арт-дилером». Слово «галерист» означает человека из галереи. То есть бродит там некто, как Минотавр, ловит жертву и нагружает её тремя «с»: сентенциями, стенаниями и стебаниями. Жертва, если повезёт, может сравнительно дешёво откупиться: взамен суммы денег ей дадут нечто, что в будущем послужит напоминанием об экстремальной ситуации, куда заводит доверчивость и незнание страшной ударной силы слова «постмодернизм». Это нечто, будь оно холстом или отлитой из бронзы фигуркой, в сути своей лишь открытка на память. И реальная ценность открытки – лишь лёгкая грусть, навеянная воспоминанием.
А вот за словом «арт-дилер» скрывается пять пластов и шесть смыслов. Если внести ясность, то станет, что за редкая, опасная и чертовски привлекательная птица этот самый «арт-дилер».
Слово «арт» имеет несколько смыслов: искусство, гуманитарные науки, ремёсла, творчество и умение, хитрость и коварство. Также оно является базовым для обозначения чёрной магии - “black art”, алхимии - “hermetic art” и мордобоя - “manly art”. Слово «дилер» происходит от слова «дил», которое означает: некоторое количество, часть; большое количество, массу, ворох; раздачу, акт выдачи; сдавать карты; долю; участок, делянку; распределять, раздавать, отпускать, выдавать, снабжать; наносить удар; заниматься чем-либо; торговать; быть чьим-то клиентом; иметь дело с чем-либо, ведать чем-либо; сталкиваться с чем-либо; приниматься за что-либо. Также «дил» означает сделку, соглашение, а также политический курс и экономическую политику. «Дилер» - это тот, кто делает вышеозначенное. Арт-дилер, стало быть, тот, кто делает вышеозначенное с ещё выше перечисленным.
Арт-дилер – товар штучный. Это ведь не просто «распределитель художественных поделок», как можно было трактовать перевод дословно. Арт-дилер – это фигура знаковая, определяющая политику общества в области художественной культуры. Если бы арт-дилеры погнали бы нечистым веником Энди Уорхолла, не было бы целого пласта современного искусства. Арт-дилеров не может быть много по определению. То есть лиц, именующих себя арт-дилерами, может быть сколь угодно много, как, скажем, поэтов. Но вот тех, кто серьёзно зарабатывает себе на жизнь продажей чужих галлюцинаций, совсем не много. На планете таких, чтоб не соврать, десяток-полтора, и все известны, все наперечёт. Есть один такой и у нас, в России. Он наш, русский, полуславянский, лет десять как с американским паспортом. Имя его тоже вполне наше – Игорь Метелицын, хотя менталитет уже давно не наш. И не американский. И не европейский. Менталитет его сугубо арт-дилерский.
Метелицын – это явление. Наверно, это и есть непонятный нам постмодернизм в чистом, по-марксистски «снятом» виде. Глядя на арт-дилера Метелицына, закрадывается мысль, что фигуры и производителя, и потребителя прекрасного вторичны. А первичен он, арт-дилер. Всё во имя арт-дилера, всё для блага арт-дилера. Художник рисует, а богатей приобретает лишь для того, чтобы арт-дилер мог состоятся как вспышка плазмы между двумя разнозаряженными полюсами.
С Метелицыным я познакомился в Москве лет пять назад. Правда, мои родители знали его ещё лет тридцать пять назад, когда он был сопричастен к строительству Братской ГЭС. Но тогда Метелицын ещё не был тем Метелицыным, каким мы его знаем. То есть как Метелицын он вполне сложился, но гены Вайна по матери ещё не забурлили в нём. Не проснулся их доминантный импульс. Как он стал тем, кто есть?
На такой вопрос ответ – лишь история жизни. Родился, безусловно, в Одессе – где же ещё рождаются арт-дилеры? Наверно, у всех арт-дилеров современности корни из Одессы. Или из окрестностей. Было это года пятьдесят три назад. Родился Метелицын в Одессе у мамы-врача и папы, прошедшего четыре фашистских и несколько наших концлагерей. Поступил в мореходку, откуда, несмотря на чемпионство по боксу, его выгнали со второго курса за частично неарийское происхождение. Тогда он досдал несколько предметов в строительный институт и через несколько лет, по окончании, был заангажирован на очередную стройку века на «северах». Написал, будучи на последнем курсе, с другом песню «Серебряный створ», которая пришлась по сердцу высокому строительному начальству – вот его и пригласили сразу руководить тремя сотнями суровых гидростроителей. Было ему всего 23 года. В 28 лет он поступил в лучшую в Советском Союзе аспирантуру, а через три года защитил диссертацию по морозостойким литым бетонам. Преподавал в институте. Доцент. Личная жизнь была несколько неупорядоченной. Один брак, другой, третий. Маленькая зарплата. Алименты. Нищета. А натура деятельная, кипучая. Ум отточенный, глаз пронзительный. Но советская власть таких людей гонобила. Это Метелицын не знает, отчего он захотел уехать из Союза. То говорит, из-за жены Марины. То говорит, из-за сапёрных лопаток в Тбилиси. То говорит, из-за ещё чего-то. А я-то знаю, почему он уехал – потому что крылья к забору были гвоздями прибиты. Жить-то кое-как можно было даже в конце восьмидесятых и в начале девяностых. Лично я жил совсем неплохо, даже съездив и Англию, и в Америку, вернулся, хотя это были как бы голодные 1990 – 1991 годы. Но, видать, Метелицыну хотелось большего. Хотя, возможно, хотелось чего-то настоящего. И, допускаю, он пытался сбежать от самого себя – по опыту знаю, это можно сделать, вопреки широко распространённой ошибочной аксиоме.
Языка он не знал. Выезжал по израильской визе. Старый еврей, делавший Метелицыну вызов, стал его отговаривать, хотя этими вызовами зарабатывал себе на жизнь: «Куда вы поедете, в Израиль? Зачем вам это надо! Там же мерзкая жизнь! Я там бываю каждые два месяца. Вы бы видели этих жидов…» Но незнание языка не стало оправданием, чтоб его не взяли на работу – таки взяли в мэрию Нью-Йорка, и Игорь строил бетонные фундаменты на Манхэттэне. Эти морозостойкие фундаменты и привели его в искусство. Он вычитал в газете, что Эрнст Неизвестный –давно живущий в Америке - ставит памятник в Магадане. По справочнику нашёл телефон и позвонил скульптору, так и познакомились. Он написал экспертизу, как следует строить на вечной мерзлоте из морозостойких бетонов. Памятник в Магадане они уже ставили вместе. Затем было Золотое дитя в Одессе, памятник депортированным калмыкам в Элисте. А затем возникла идея – продавать ювелирку. Он убедил Неизвестного работать с золотом, потому что этот материал вызывал уважение в России. Из золота по эскизам Неизвестного отлили нательные кресты. Продавались они неплохо. Но работать с Неизвестным Метелицыну стало утомительно. Жаден дед до скопидомства. И он стал работать с другим американским художником - Михаилом Шемякиным. И тоже занялись ювелиркой – знаменитыми шемякинскими шутами-уродцами, выполненными из золота и драгоценных камней, торговала нью-йоркая галерея Феликса Комарова на Пятой авеню. Но меркантильные нью-йоркеры покупали это слабо, и галерея захирела.
Метелицын задумался. Выходило странно. Он работал с художниками, явно состоявшимися, именитыми, а денег это не приносило. Даже наоборот. Как-то это всё напоминало бизнес по-русски: украсть ящик водки, продать, а деньги пропить. Нужна была иная концепция. Надо было крепко подумать. Потому что денег в искусстве крутится больше, чем в наркобизнесе и оружии, а у него, такого способного и расторопного, уже несколько лет находящегося в теме, пока выходили одни убытки.
Игорь сел за книги – он решил подойти к делу как учёный, пишущий диссертацию по данной теме. Сперва наперво он пришёл к выводу, диаметрально противоположному, чем сделал Цезарь в своё время. Цезарь считал, что лучше быть первым в деревне, чем вторым в Риме. Метелицын сделал умозаключение, что в его бизнесе лучше быть номером 7 в команде номер 1, чем номером 1 в команде номер 7.
Дальше ему в голову пришла другая счастливая идея. Пожив на Западе, он понял, что не только холст, созданный в единичном экземпляре, является произведением искусства, стоящим хороших денег. Две трети, если не три четверти всего мирового арт-рынка приходится на продажу авторских принтов – именно так теперь называют то, что ранее именовалось сериографией. А ещё ранее – шелкографией. По сути, это одна и та же картина, размноженная самим автором в строго определённом количестве экземпляров. Это то же самое что гравюра, литография, только сделанная на современном уровне технологий. Все экземпляры подписаны и пронумерованы. За подделку – тюрьма. И у этих принтов существует развитой рынок со своими законами. Рынок – это когда одна и та же вещь стоит одинаково и в Париже, и в Нью-Йорке, и в Гонконге. Колебания цены составляют не разы, а максимум треть – поправка на доставку, таможню, пошлины и прочее. Рынок – это когда купленную свободно вещь можно также свободно продать, как минимум не потеряв на этом денег.
Как этим заниматься, думал Метелицын? Оказалось, что изобретать велосипед в данном случае нет необходимости. Существуют всемирные сети галерей с многомиллиардными оборотами, продающими авторские принты. Одна из самых респектабельных – London Contemporary Art, то есть Лондонская галерея современного искусства. Поскольку Метелицын уже был известен в этих кругах, как арт-дилер Неизвестного и Шемякина, лондонское руководство не возражало против открытия восточно-европейского филиала LCA и против кандидатуры Метелицына как руководителя этого филиала. Так в Москве появилась первая в России и СНГ галерея, продающая то же искусство, что и на Западе. По тем же технологиям, ценам и с теми же гарантиями, что и во всем остальном мире. До сих пор это закрытая галерея, работающая только с теми, кто был рекомендован. Чтобы туда попасть, нужно предварительно созваниваться и договариваться. На этом этапе идёт отсев праздношатающихся любителей посудачить о том о сём. Это серьёзное заведение, утоляющее голод состоятельной российской публики по прекрасному, причём в такой форме, чтоб потом ни одной из сторон не было ни мучительно стыдно, ни мучительно больно за бездарно потраченные деньги.
Ведь что интересно – любая вещь, находящаяся в пользовании, тут же начинает терять в цене. И только два объекта стабильно растут в цене: правильно купленные объекты недвижимости и правильно купленные произведения искусства. О том, как покупать искусство, одновременно утоляя эстетическую жажду и делая разумные инвестиции, Игорь Метелицын и «Контроль стиля» вместе будут целый год рассказывать вам.